парочки своих шрамов на груди. Он невесело улыбнулся. — Подарочки войны. Я был не из тех, кто отсиживался в штабе. Зато меня знает и уважает множество воинов, — господин вдруг усмехнулся. — Может, если сейчас подниму знамя и пойду войной на короля, многие из них даже присоединятся ко мне.

Я ужаснулся подобным кощунственным словам господина. Не то чтобы меня сильно беспокоило, кто сидит на троне, но так смело говорить об этом… безумство.

— Господин, не говорите таких страшных вещей.

— Уджа.

— Уджа!.. так или иначе, не стоит говорить такое! Если кто узнает…

— То что? — вдруг жестко прервал меня господин, с любопытством и вызовом глядя в лицо.

— То вы впадете в немилость короля.

— Я уже немил ему. Меня такое не страшит, — пожал плечами Уджа. Так легко, словно это была мелочь какая-то.

Я недовольно нахмурился.

— Или тогда не сносить вам головы!

Уджа усмехнулся.

— Мне не настолько дорога собственная жизнь.

Мрачные и бунтарские мысли господина начинали меня пугать. Как можно так безрассудно говорить о своей жизни, словно она ничего не стоит?.. она стоит! Каждая жизнь ценна! И неважно, может, ни королю, ни государству не ценна, но окружающим людям — еще как! И Йой, и мне, и Саки… и… и… В тот момент меня обуяла такая злость на Уджа — такая, какую некогда испытывал к отцу, когда тот заводил подобные тирады о ничтожности человеческой жизни. Глупости все это!

— А мне дорога ваша жизнь! — не зная, как выразить весь тот поток возмущения, обрушившийся на меня, выпалил я сгоряча. Уджа удивленно посмотрел на меня. — И если вы так бесславно и необдуманно умрете, я прокляну вас, и вы станете неупокоенным призраком!

— Ладно, ладно, Унир, успокойся, — взволновался господин и коснулся моего плеча, но я разозлено обрызгал его. От злости аж слезы из глаз потекли. Отец частенько заводил похожие речи о том, как никакая жизнь в масштабах мира неважна, и что умирать не так уж и страшно. Это было отвратительно слушать… и Унис ничего ему на это не говорила — только молчала и работала дальше. А ведь столько людей живет в нищете или ином бедственном положении и даже не мечтает о всем таком, что имела моя семья… что имеет господин Уджа, почти купающийся в роскоши!.. И я, дурак, не выдержал и гневно излил господину все эти свои мысли. Идиот. Зачем это сделал?.. ведь данное — как перечеркнуть все свои старания найти удобное местечко в борделе. И под самый конец еще обозвал его бессовестным гадом.

Сначала Уджа слушал меня с неуверенностью, однако затем его лицо сделалось каменным, а под завершение моей гневной тирады он вовсе разозлился и велел мне заткнуться.

— Ты и понятия не имеешь, через что мне пришлось пройти, чтобы получить все это! — он в раздражении обвел рукой ванную комнату. Ярость сделала его похожим на устрашающую скалу, которая готова была обрушиться на меня в любую минуту. Или… на демона. — Тебе-то легко говорить! А что ты сделал?! Разбазарил деньги матери, заработал себе плохую репутацию и увяз в долгах настолько, что очутился здесь?! Да если бы ни я, то ты бы уже давно отсасывал мужчинам каждую ночь за пару монет! И что я получаю в качестве благодарности?!.. это?!.. Тогда ты у нас бессовестный гад, а не я!.. — наговорившись, он сделал паузу и шумно выдохнул. Однако я не смотрел на него: мне было так гневно, обидно и жалко себя, что опустил глаза и тихо заплакал. От Уджа не последовало более никаких ругательств, а уж тем более рукоприкладства. Господин просто повернулся ко мне спиной и велел тереть спину. Я молча послушался его приказа.

— После купания пойдем на могилу твоей матери. Отведешь меня туда?.. как раз проветришь голову, — голос господин более не звучал разозлено, а, скорее, грустно. Он взял трубку и закурил — на этот раз чаще и нервно затягиваясь.

Слова Уджа застали меня врасплох, и прежний гнев тут же улетучился: конечно, я помнил, где ее могила, но не был там со дня похорон, а это… более полугода назад.

* * *

Мой отец всегда находил чарующими гравюры с призраками и прочими мистическими чудовищами. Время от времени он рисовал их и показывал мне, говоря, что если не буду его слушаться и совершенствовать мастерство кисти, то ужасающие создания сойдут ночью с полотен и съедят меня. От него редко когда можно было дождаться ласкового слова, а все эти запугивания только сильнее заставили меня не любить его. Однако я был всего лишь ребенком, и, конечно же, эти предостережения действовали на мое живое воображение, порождая в ночи пугающие силуэты и превращая каждый шорох в шаг страшного призрака, который вылез из картины отца и решил наказать меня за молчаливую ненависть к родителю.

Каждый раз, когда воображение рисовало в ночи дома зловещие силуэты призраков, а в ушах звучали их хрипы, тихое хихиканье и редкий плач, я закрывал глаза, натягивал одеяло до самого рта и мысленно молил божеств, чтобы эта тварь не наказывала меня… чтобы не убивала и не съедала, как пугал отец…

Став взрослее, я осознал, что то были лишь глупое запугивание и своего рода издевательства, однако детские страхи перед неизвестным до сих пор не оставили меня, порой появляясь в виде неоправданного испуга перед сном, когда комната погружается во тьму… До того, как окончательно увязнуть в долгах и угодить в бордель господина Уджа, ко мне время от времени являлся призрак матери. Бледный, с выпученными глазами, посиневшими губами и растрепанными, длинными и черными волосами. Каждый раз она была одета в белый погребальный халат, а некоторые ногти на руках и ногах были жутко поломаны. Все ее визиты были одинаковы: она либо садилась на колени рядом с моей постелью, либо залезала на нее, нависнув надо мной, либо ложилась рядом. Взгляд призрака Унис всегда был трудно читаемым — таким безумным, что редко можно было угадать в нем какую-либо другую эмоцию. Она лежала и смотрела на меня, а я — на нее. Дрожа от страха, обливаясь потом, но не в силах отвести взгляд. Затем каждый раз она спрашивала меня:

— Почему ты не приходишь? — и каждый раз это звучало по-разному. С вопрошанием, с укоризной, с грустью… а подчас с таким гневом, что казалось, будто от страха сердце остановится.

Унис приходила ко мне далеко не каждую ночь, однако все ее визиты я ждал с ужасом, подчас не в состоянии долго заснуть, унять